![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
benegenetriivirКогда в Ашкелоне Глузман мыл автобусы, юный деревенский парнишка из-под Газы рассказывал о высоком уровне нравов в их обществе — нет алкоголя, падших женщин и танца живота, заразы этой египетской, запретить бы каирские каналы, но невозможно это. Сидел рядом на лавочке водитель Автобусной Компании из той же Газы, сидел молча как и положено достойному господину, а потом не выдержал и засмеялся. И говорит на хорошем иврите парню:
— Эх, ты! Деревня! Я из Газы, я из Газы! Что ты знаешь о Газе?! В ГАЗЕ ЕСТЬ ВСЁ.
Смутился Васька — парнишку на мойке Васькой звали, он и не возражал. А христиане, спрашивает Глузман, у вас есть? Васька цедит нехотя, что да, есть несколько десятков семей, сидят тихо и не рыпаются, только ваша армия их и защищает. А когда вы уйдете, мы их вырежем. Они это знают и не рыпаются.
Славный был мальчик. Чистый умом как акын. Что думает, о том и поет. Как-то пришел и с гордостью заявил, что он начал алеманский учить.
— И что ты по-алемански уже знаешь? — спрашивает Глузман.
— Гитлер, — отвечает Васька.
— А еще что?
— Больше ничего, только Гитлер.
— А зачем ты решил алеманский выучить?
— Потому что Гитлер убил шесть миллионов евреев.
— А почему же ты, Васька, не идешь за десять долларов камни кидать? — допытывался как-то Глузман.
— Десять долларов за два часа непыльной работы это конечно хорошие деньги, — говорил Васька, — Но очень много препятствий для такого трудоустройства. Неженатый отдает оцу весь дневной заработок. И без согласия отца нельзя записываться в камнеметатели. Потому что если поймают, а ловят солдаты хорошо, то сначала долго бьют ногами, потом дело заводят, и всю родню заносят в черной список и лишают пропуска на работу в Израиле. У кого пропуск есть, ни в жизнь не согласится, чтобы дети в камнеметатели пошли, а если по дурости согласится, то перед братьями и стариками ответ держать должен, и не поздоровится ему. А если какой мальчишка без спроса камни пошел кидать — убьют. Так что десять долларов зарабатывают только там, где родня в черном списке мыкается.
Беседуешь в неофицальной обстановке с агаритянами и радужным надеждам мирного процесса сомневаешься, спасибо Васькам. Израильские пацифисты тоже немало общались с этой приятной публикой. А выводы у нас разные.
Глузману на резервной службе в хевронской комендатуре старик уборщик приносил чай без каккой-либо просьбы и, улыбаясь, с поклоном давал откушать. Таковы правила игры, думал Глузман и ничего кроме восточной лести господину не видел. Сидит Глузман в приемной гражданской администрации, чай отхлебывает, газету листает и видит на первой странице фотографию — Йоси Сарид в гостях у хевронского мэра над блюдом с кусками телятины поверх кускуса, и чванливый мэр, которого он не раз пропускал через ворота комендатуры, с подобострастием, недоступным простому уборщику, Йоси Сариду лучшие куски лично выбирает, и Йоси Сарид светится. Или ты видишь нутро восточной лести, восточного чванства и восточного лицемерия, или ты большой усталый ребенок в одиночном или множественном исполнении.
Тебе мало общения на мойках и стройках еврейского государства? Походи по местам заточения узников освобождения Палестиы от Сиона. Отсиди на вышке дежурство, не спи и не читай книгу. Полюбуйся в Мегиддо на этот гадюжник, кишащий у твоих ног, вдохни его запахи, послушай его звуки. Из палаток выносят упакованные в блестящую фольгу малявы и вручают почтальонам — виртуозы точного броска перекидывают малявы из отделения в отделение, а глашатаи выкрикивают имя адрессата.
Стройный молодой человек с упругой походкой вместе с мужчиной заходит в клетушку большой палатки. Затем первым выходит оттуда мужчина, вслед за ним стройный молодой человек. Он всё время молчит как и его гости. В другую клетушку зеки приносят снаряженый неизвестно чем кальян. Шестерки прибирают на кухне и ополаскивают большие армейские кастрюли.
В синих полицейских куртках разгуливают безбородые гвардейцы ФАТХа. Они в упор не видят хамасников и воинов исламского джихада. Отчужденность враждебных сил в тюрьме взаимная, но спят в каждой палатке все масти — у квартирьеров тюремного управления ШАБАС не самые глупые инструкции. И в восемь часов вечера телевизоры всех палаток переключались на новости второго израильского канала.
Группа надзирателей входит в зону. Снаряжены они только дубинками, противогазами и шумовыми да газовыми гранатами. Снаружи у калитки их чаще всего милуимники с винтовками подстраховывют. Солдаты с гауптвахты, когда заступают на вышку или в прикалитную подстраховку, получают полное снаряжение милуимника, искупая дурные проступки с той же винтовкой в руке. Такое единение всех слоев общества умиляет и вселяет гордость за победную поступь сионизма — одни зэки других сторожат, только первые это наши, еврейские зэки, которых месяц военная полиция на гражданке разыскивала, если дурак из увольнительной не вернулся, а назавтра тем более стыдно взыскание получать.
В зоне надзирателей никто не замечает, ни одна масть и не один пятнадцатилетний камнекидатель, которому старшие товарищи быстро объясняют что к чему. Входит надзиратель в палатку, возвращается с клиентом. При фатховском гвардейце дорожная сумка, переводят его куда или освобождают. Товарищи его в круг выстроились, и начинается церемония прощания. Рядом почтальоны малявами кидаются, глашатаи адрессатов кличут, утонченный молодой человек клиентов дожидается, надзиратель возле кружка соратников папку с бумагами листает. Гвардеец основательно обнимается с матерыми подельниками, крепко пожимает руку воинам низшего ранга, доброжелательно тем, что в середке и отечески кивает головой молодняку в конце круга. Все молчат, весь круг, гвардеец и надзиратель. Гвардеец двигается к калитке, надзиратель за ним. Никто никуда не торопится.
Кто торопится, тот проиграл. В вахту полка, где служил Глузман, в первую же ночь зеленый милуимник стал с вышки кричать зэкам, кто они такие. Тюремные старосты шауиши звонят в администрацию, жалуются, говорят, что охранник с вышки плюется. Тут же парня сняли с дежурства. Утром разводящий рассказал про ночной балаган и сообщил какое наказание парень получил — неделю гауптвахты.
У знакомого врача были у него дежурства в Мегиддо от ШАБАСа. И плеснули как-то зэки начальнику тюрьмы кипящим маслом в лицо. Надзиратели вынесли командира и Шурику отдали. Умчался амбуланс с раненным, и настало время заняться виновными. Торопиться-то некуда. Было у арабов достаточно времени, чтобы беспредельщика сдать, а они не спешат. Вошли ребята в зону, дубинками спокойно обработали с душой всех подряд и вышли. Очень скоро зеки вынесли к калитке плеснувшего маслом, который от арабских побоев чуть дышал. Шурик не спеша оказывает медицинскую помощь — ищет новый бланк, заполняет его, спрашивает больного, на что он, больной, жалуется. У беспредельщика переносица надвое расколота вертикальным расколом. Промывает переносицу дезраствором и садится на телефон амбуланс вызванивать. Приехал амбуланс. Стали оформлять бумаги, оформили, передали с рук на руки и в хайфскую больницу РАМБАМ повезли. Выжил больной, живучим оказался.
в продолжение тюремных записок из Мегиддо Варенье, Радостная история в королевстве Хуатянь и Двадцать шекелей
— Эх, ты! Деревня! Я из Газы, я из Газы! Что ты знаешь о Газе?! В ГАЗЕ ЕСТЬ ВСЁ.
Смутился Васька — парнишку на мойке Васькой звали, он и не возражал. А христиане, спрашивает Глузман, у вас есть? Васька цедит нехотя, что да, есть несколько десятков семей, сидят тихо и не рыпаются, только ваша армия их и защищает. А когда вы уйдете, мы их вырежем. Они это знают и не рыпаются.
Славный был мальчик. Чистый умом как акын. Что думает, о том и поет. Как-то пришел и с гордостью заявил, что он начал алеманский учить.
— И что ты по-алемански уже знаешь? — спрашивает Глузман.
— Гитлер, — отвечает Васька.
— А еще что?
— Больше ничего, только Гитлер.
— А зачем ты решил алеманский выучить?
— Потому что Гитлер убил шесть миллионов евреев.
— А почему же ты, Васька, не идешь за десять долларов камни кидать? — допытывался как-то Глузман.
— Десять долларов за два часа непыльной работы это конечно хорошие деньги, — говорил Васька, — Но очень много препятствий для такого трудоустройства. Неженатый отдает оцу весь дневной заработок. И без согласия отца нельзя записываться в камнеметатели. Потому что если поймают, а ловят солдаты хорошо, то сначала долго бьют ногами, потом дело заводят, и всю родню заносят в черной список и лишают пропуска на работу в Израиле. У кого пропуск есть, ни в жизнь не согласится, чтобы дети в камнеметатели пошли, а если по дурости согласится, то перед братьями и стариками ответ держать должен, и не поздоровится ему. А если какой мальчишка без спроса камни пошел кидать — убьют. Так что десять долларов зарабатывают только там, где родня в черном списке мыкается.
Беседуешь в неофицальной обстановке с агаритянами и радужным надеждам мирного процесса сомневаешься, спасибо Васькам. Израильские пацифисты тоже немало общались с этой приятной публикой. А выводы у нас разные.
Глузману на резервной службе в хевронской комендатуре старик уборщик приносил чай без каккой-либо просьбы и, улыбаясь, с поклоном давал откушать. Таковы правила игры, думал Глузман и ничего кроме восточной лести господину не видел. Сидит Глузман в приемной гражданской администрации, чай отхлебывает, газету листает и видит на первой странице фотографию — Йоси Сарид в гостях у хевронского мэра над блюдом с кусками телятины поверх кускуса, и чванливый мэр, которого он не раз пропускал через ворота комендатуры, с подобострастием, недоступным простому уборщику, Йоси Сариду лучшие куски лично выбирает, и Йоси Сарид светится. Или ты видишь нутро восточной лести, восточного чванства и восточного лицемерия, или ты большой усталый ребенок в одиночном или множественном исполнении.
Тебе мало общения на мойках и стройках еврейского государства? Походи по местам заточения узников освобождения Палестиы от Сиона. Отсиди на вышке дежурство, не спи и не читай книгу. Полюбуйся в Мегиддо на этот гадюжник, кишащий у твоих ног, вдохни его запахи, послушай его звуки. Из палаток выносят упакованные в блестящую фольгу малявы и вручают почтальонам — виртуозы точного броска перекидывают малявы из отделения в отделение, а глашатаи выкрикивают имя адрессата.
Стройный молодой человек с упругой походкой вместе с мужчиной заходит в клетушку большой палатки. Затем первым выходит оттуда мужчина, вслед за ним стройный молодой человек. Он всё время молчит как и его гости. В другую клетушку зеки приносят снаряженый неизвестно чем кальян. Шестерки прибирают на кухне и ополаскивают большие армейские кастрюли.
В синих полицейских куртках разгуливают безбородые гвардейцы ФАТХа. Они в упор не видят хамасников и воинов исламского джихада. Отчужденность враждебных сил в тюрьме взаимная, но спят в каждой палатке все масти — у квартирьеров тюремного управления ШАБАС не самые глупые инструкции. И в восемь часов вечера телевизоры всех палаток переключались на новости второго израильского канала.
Группа надзирателей входит в зону. Снаряжены они только дубинками, противогазами и шумовыми да газовыми гранатами. Снаружи у калитки их чаще всего милуимники с винтовками подстраховывют. Солдаты с гауптвахты, когда заступают на вышку или в прикалитную подстраховку, получают полное снаряжение милуимника, искупая дурные проступки с той же винтовкой в руке. Такое единение всех слоев общества умиляет и вселяет гордость за победную поступь сионизма — одни зэки других сторожат, только первые это наши, еврейские зэки, которых месяц военная полиция на гражданке разыскивала, если дурак из увольнительной не вернулся, а назавтра тем более стыдно взыскание получать.
В зоне надзирателей никто не замечает, ни одна масть и не один пятнадцатилетний камнекидатель, которому старшие товарищи быстро объясняют что к чему. Входит надзиратель в палатку, возвращается с клиентом. При фатховском гвардейце дорожная сумка, переводят его куда или освобождают. Товарищи его в круг выстроились, и начинается церемония прощания. Рядом почтальоны малявами кидаются, глашатаи адрессатов кличут, утонченный молодой человек клиентов дожидается, надзиратель возле кружка соратников папку с бумагами листает. Гвардеец основательно обнимается с матерыми подельниками, крепко пожимает руку воинам низшего ранга, доброжелательно тем, что в середке и отечески кивает головой молодняку в конце круга. Все молчат, весь круг, гвардеец и надзиратель. Гвардеец двигается к калитке, надзиратель за ним. Никто никуда не торопится.
Кто торопится, тот проиграл. В вахту полка, где служил Глузман, в первую же ночь зеленый милуимник стал с вышки кричать зэкам, кто они такие. Тюремные старосты шауиши звонят в администрацию, жалуются, говорят, что охранник с вышки плюется. Тут же парня сняли с дежурства. Утром разводящий рассказал про ночной балаган и сообщил какое наказание парень получил — неделю гауптвахты.
У знакомого врача были у него дежурства в Мегиддо от ШАБАСа. И плеснули как-то зэки начальнику тюрьмы кипящим маслом в лицо. Надзиратели вынесли командира и Шурику отдали. Умчался амбуланс с раненным, и настало время заняться виновными. Торопиться-то некуда. Было у арабов достаточно времени, чтобы беспредельщика сдать, а они не спешат. Вошли ребята в зону, дубинками спокойно обработали с душой всех подряд и вышли. Очень скоро зеки вынесли к калитке плеснувшего маслом, который от арабских побоев чуть дышал. Шурик не спеша оказывает медицинскую помощь — ищет новый бланк, заполняет его, спрашивает больного, на что он, больной, жалуется. У беспредельщика переносица надвое расколота вертикальным расколом. Промывает переносицу дезраствором и садится на телефон амбуланс вызванивать. Приехал амбуланс. Стали оформлять бумаги, оформили, передали с рук на руки и в хайфскую больницу РАМБАМ повезли. Выжил больной, живучим оказался.
в продолжение тюремных записок из Мегиддо Варенье, Радостная история в королевстве Хуатянь и Двадцать шекелей
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2010-05-02 05:27 pm (UTC)no subject
Date: 2010-05-02 05:30 pm (UTC)